Он глядел на пол, будто от усталости, и потому что лицо его ничего не выражало, жест казался не законченным, как в плохой актерской игре. Но я знала, что он тщательно старается ничего не выразить на своем лице, и лишь телу позволено выдать, что он весьма недоволен. Это значило, что ответ мне не понравится.
— Кто, Жан-Клод?
— Гретхен. — Его лицо ничего не говорило, а слово было лишено интонации.
Когда-то Гретхен пыталась меня убить, потому что сама хотела заполучить Жан-Клода.
— А когда она вернулась в город?
— Вернулась? — с едва слышной вопросительной интонацией произнес он.
— Кончай жеманничать, Жан-Клод. Она вернулась в город, все еще жаждая моей крови, и ты ее сюда засадил. Так когда это было?
Лицо его стало как у статуи, только более недвижным. Он старался скрыть все, что можно, щиты стояли как танковая броня.
— Я еще раз повторяю, ma petite,она никуда не уезжала.
— То есть?
Он глядел на меня, сохраняя непроницаемость статуи.
— Это значит, что с того момента, как я на твоих глазах уложил ее в гроб у себя в кабинете в «Запретном плоде», она здесь и находилась.
Я заморгала, наморщила лоб, открыла рот, закрыла, начала говорить еще раз, и снова не вышло. Наверное, я была похожа на рыбу на песке, потому что ни черта не могла придумать, что сказать. Он стоял и даже не думал мне помочь.
Наконец я обрела голос — хрипловатый.
— То есть ты хочешь сказать, что Гретхен уже два — нет, три года находится в гробу?
Он только смотрел на меня. Дышать он перестал. В нем не ощущалось никакого движения, будто отвернись — и его здесь нету, он был как невидимый.
— Да отвечай, черт возьми! Она лежит в гробу три года?
Он кивнул едва-едва заметно.
— Боже мой, боже мой! — Я забегала по комнате, потому что надо было что-то сделать, иначе я бы его ударила или завопила. Наконец я остановилась перед ним, упершись кулаками в бока. — Ах ты, гад!
Я могла говорить только хриплым шепотом, выдавливая слова, иначе заорала бы в голос.
— Она пыталась убить моего слугу-человека, женщину, которую я люблю. Другой Мастер убил бы ее на месте.
— И это было бы лучше, чем вот так! — прошипела я.
— Я сомневаюсь, что Гретхен с тобой согласилась бы.
— Давай откроем гроб и посмотрим, — предложила я.
Он покачал головой:
— Не сегодня, ma petite.Я знал, что у тебя будут именно такие чувства, и мы можем попробовать ее освободить, хотя у меня мало надежды на успех.
— Это почему?
— Она была не самой психически стабильной женщиной, когда ее туда поместили. Пребывание там не должно было улучшить ее восприятие реальности.
— Как ты мог сделать с ней такое?
— Я тебе уже говорил, ma petite,она заслужила свое наказание.
— Но не три года.
Мой голос переставал быть свистящим шепотом. И я не собиралась двинуть Жан-Клода. Уже хорошо.
— Три года — за то, что она чуть тебя не убила? Я бы ее мог оставить там еще на три года, и этого все равно было бы мало.
— Я не собираюсь обсуждать, справедливо это наказание или излишне, я вообще ничего обсуждать не собираюсь. Я могу только одно сказать: я хочу ее оттуда выпустить. Я не могу допустить, чтобы она провела там даже еще одну ночь. От нее уже почти ничего не осталось.
Он взглянул на гроб:
— Ты его не открывала, откуда ты знаешь, что там внутри?
— Я хотела узнать, как Дамиан. И немного использовала магии, чтобы заглянуть в оба гроба.
— И что ты обнаружила?
— Что моя некромантия узнает Дамиана. И что Дамиана там нет. Вроде бы исчезла его личность. Нет того, что составляло его суть.
Жан-Клод кивнул:
— С вампирами, которые не имеют силы Мастера и не будут иметь никогда, часто бывает так, что Мастер Города или их создатель дает им возможность существовать в виде сильных объектов. Отрежь эту связь, и они вылиняют.
Вылиняют, сказал он. Как про штору, слишком долго провисевшую на солнце, он говорит про живое существо. Ладно, в некотором смысле живое.
— Так вот, Гретхен давно уже вылиняла начисто. Почти ничего не осталось. Если она проведет там еще ночь, ее там может и не оказаться.
— Она не может умереть.
— Возможно, но разрушиться... — Я покачала головой. — Мы должны ее оттуда выпустить сегодня же, или можно с тем же успехом сделать в нее контрольный выстрел.
— Оставь Дамиана в гробу еще на ночь, и я соглашусь выпустить Гретхен.
— Нет. Дамиан — одичавший вампир. Чем дольше он в этом виде пробудет, тем меньше шансов вернуть его к норме.
— Ты действительно считаешь, что еще одна ночь нанесет ему непоправимый ущерб? — спросил Жан-Клод.
— Я не знаю, зато знаю, что, если я стану ждать до завтра, а ущерб окажется непоправимым, я всю жизнь буду ломать себе голову, было ли все дело в этой единственной ночи.
— Тогда у нас проблема, ma petite.Сейчас набирается горячая ванна для одного выпущенного вампира. У нас здесь, в «Цирке», только одно помещение для подобного процесса восстановления.
— А зачем ванна? — спросила я.
— Их надо возвращать к жизни, к теплу. Этот процесс необходимо вести осторожно, поскольку есть риск наступления истинной смерти.
— Постой-постой. Вампир может быть заперт в гробу вечно и не умереть, но освобождение может его убить? Что-то я не понимаю.
— К гробу они приспособились, ma petite.А выпустить их оттуда после достаточно долгого времени — шок для всего организма. Я видел, как в этих случаях вампиры умирали.
Я знала, что он не стал бы лгать. Слишком у него был несчастный вид при этих словах.
— Ну так бросим их в одну ванну, большое дело!
— Это действительно большое дело, ma petite.Внимание и силы, необходимые для приведения в чувство, нельзя делить между ними. Чтобы вернуть к норме одного, мне потребуется все, что у меня есть. И я не могу делить усилия, подвергая риску их обоих.