Когти пробили крышу джипа и стали ее прорезать как консервную банку. Я повалилась на спину и дала очередь по крыше. Звериный вой, одно тело свалилось мимо окон, но остальные держались за крышу, и полузвериная рука просунулась сквозь металл. Я встала на колени и дала очередь по руке. Сзади джипа свалился гиеночеловек и покатился, подпрыгивая, а рука так и осталась в дыре, зажатая металлом.
Когда звон в ушах чуть стих, я услышала, как Калеб повторяет «мать-мать-мать-мать...» и не может остановиться. Джил скорчился возле него на полу и вопил высоким жалобным воем, зажав уши и закрыв глаза. Я наклонилась на сиденье, но перелезть не пыталась. Спина у меня была вся в кровавой каше от лежания на полу.
— Джил, Джил! — крикнула я.
Он продолжал вопить. Я постучала его по голове стволом автомата. Тогда он открыл глаза. Я уставила ствол вверх, а он смотрел на меня.
— Прекрати орать.
Он кивнул, медленно опуская руки. И продолжал кивать, кивать, кивать. Калеб перестал материться себе под нос и так усиленно дышал, что я подумала, как бы у него обморока не случилось, но сейчас меня волновали другие проблемы.
— Что у тебя за рожок к этому автомату, девонька? — спросил Бобби Ли.
— Называется «грибок». Утраивает число патронов.
Он покачал головой.
— Слушай, девонька, где это ты живешь, где нужна такая огневая мощь?
— Приезжай погостить, — ответила я и поглядела на Джила. — Следующий раз, когда я велю тебе остаться дома, оставайся.
— Да, мэм, — шепнул он.
— Притормози, пацан, — сказал Бобби Ли Натэниелу. — А то еще копы нас тормознут, а у нас полна машина трупов.
— Да, вид машины может их навести на подозрения, — сказала я.
Свисавшая с потолка рука снова приняла форму человеческой. Она бескостно мотнулась, когда Натэниел повернул. Я отвернулась от нее и увидела — снова превратившегося в человека — того, кому снесла полголовы. Мозги вытекали каплями. Мне вдруг стало жарко, закружилась голова. Не знаю, куда я девала клинок — наверное, бросила, но не помню, как это было. Я забилась в угол, уставив ствол в потолок, тело мое с трех сторон было зажато металлом и сиденьем. Я закрыла глаза и могла не видеть, что натворила, но запах никуда не делся: свежая кровь, порубленное мясо и вонь деревенского сортира из выпущенных кишок. Я начала задыхаться, и тут джип съехал с дороги. Это заставило меня поднять глаза, дало что-то, на чем можно было сосредоточиться.
Натэниел останавливался на проселочной дороге, затерянной в глуши. Деревья, заливной луг, зеленая трава, а дальше — блеск реки. Мирное местечко. Натэниел отъехал, чтобы нас не видно было с дороги, и остановился.
— В чем дело? — спросила я.
Ответил Бобби Ли:
— Я подумал, что, если въехать на оживленное шоссе и ноги будут торчать, кто-нибудь копам стукнет.
Я кивнула — разумная мысль.
— Мне самой бы надо было об этом подумать.
— Ты сегодня свою норму работы выполнила. Теперь давай буду думать я, пока у тебя в голове не прояснится.
— У меня голова ясная.
Он вылез из машины и сказал мне сквозь разбитое стекло, двигаясь к торчащим ногам:
— Угрызения совести и у меня бывают, девонька, так что я их по виду узнаю.
— Я тебе не «девонька».
Он осклабился:
— Есть, мэм!
Потом он схватился за торчащие ноги и выпихнул тело в разбитое окно. Оно свалилось с сочным звуком поверх первого. Нижнее тело издало звук. Может быть, это выходили газы — такое бывает, но звук повторился.
Я уже стояла на коленях, наставив дуло на тела.
— В бак не попади, — сказал Бобби Ли, — а то взорвемся на фиг. — У него тоже был в руке пистолет.
Я изменила направление ствола, чтобы стрелять в темноволосую голову внизу кучи. Составляют ли два тела кучу? И важно ли это?
Что-то зацепило меня по волосам, и я дернула ствол вверх — оказалось, что это я зацепила пальцы свисающей с потолка руки. Она постепенно сползала вниз.
Я прижала ствол автомата к темноволосой голове:
— Если ты жив — не шевелись, если мертв, не бери в голову.
Бобби Ли открыл заднюю дверцу джипа, пистолет направлен в «тело».
— Если я выстрелю ему в голову, то пули могут тебе ноги перебить.
Он шагнул в сторону, не отводя ствола.
— Мои глубочайшие извинения, мэм. Не знаю, как я так оплошал.
Я надежнее прижала ствол к голове и медленно потянулась к шее, едва заметной под верхним мертвым телом.
— Я жив.
От этого голоса я вздрогнула и чуть не нажала на курок.
— Черт! — выругалась я.
— Почему не стреляешь? — спросил человек. В голосе его слышалась боль, но не хрипота. Я не попала ни в сердце, ни в легкие. Беспечность с моей стороны.
— Потому что из динамика говорил не Нарцисс, а Улисс сказал, что у них ваши любимые. Что мы представить себе не можем, что они с этими любимыми сделают, если вы не выполните вашу задачу. Так кто говорил из динамиков? Кто такие «они»? Куда на фиг задевался Нарцисс? И как это гиены позволили кому-то себя захватить?
— И вы меня не убьете? — спросил он.
— Если ответишь на наши вопросы, я тебе даю слово, что мы тебя не убьем.
— Можно мне повернуться?
— Если можешь.
Он медленно, болезненно перевернулся набок. Волосы у него были курчавые, темные, подстрижены очень коротко, кожа бледная. Он повернулся так, чтобы посмотреть мне в глаза, и от усилий его била дрожь, губы посинели, и я подумала, что, быть может, на допрос уйдет не очень много времени, что мы его, быть может, уже убили, только не сразу.
У его глаз был странный золотой оттенок.
— Меня зовут Бахус, — произнес он все тем же болезненным голосом.
— Очень приятно. Я Анита, это Бобби Ли. Теперь рассказывай.