И все же...
— Ты можешь нарисовать план, расположение клуба, и пометить, где кого держат?
Он открыл глаза удивленно, и слезы полились, удерживаемые за веками — он о них забыл.
— Ты нам поможешь?
Я пожала плечами, испытывая неловкость от колоссального облегчения в его глазах.
— Еще не знаю, но неплохо было бы выяснить, против чего мы боремся.
Бахус снова взял мою руку и приложил к своей щеке. Я было подумала, что это какое-то гиенское приветствие, но он просто поцеловал ее и отпустил.
— Спасибо.
— Рано благодарить, Бахус, рано.
Я не стала говорить вслух, что клуб трудно будет взять, что это обойдется в слишком много жизней, что я не стану этого делать. Все это я придержала про себя, потому что он мог и соврать, выставить дело легче, чем оно есть. Человек, которого он любит, в плену и под пытками. Ради любимых люди могут сделать многое, и даже много глупостей.
Бобби Ли настаивал, что первым делом надо позвонить Рафаэлю. Натэниел и Калеб помогли мне устроить Бахуса в кухне. Он еще ходил с трудом, будто ему было больно. Джил первым делом уселся на полу у края дивана, обхватив себя руками. С той минуты, как я велела ему перестать вопить, он ушел в себя. В обычной ситуации я бы спросила его, что с ним, но сейчас на фиг — нет времени с ним нянчиться.
В кухне было темно и мрачно, потому что все окна и стеклянную дверь закрыли досками. Пришлось включить все лампы; моя солнечная кухонька превратилась в пещеру.
Через час у нас была приличная карта помещений клуба. Бахус знал систему охраны у гиен, но не у людей Химеры. Он сообщил нам все, что мог, но добавил:
— Химера меняет систему иногда даже каждый день, и не реже раза в три дня. Однажды он менял порядок каждый час несколько раз. Это необычно, даже для Химеры необычно.
— Здорово у него шарики съехали? — спросил Бобби Ли.
Бахус помолчал пару секунд, обдумывая. Я решила, что вопрос был риторический, но, быть может, ошиблась.
— Иногда он с виду нормальный. Иногда так психует, что мне просто страшно. Думаю, что и его людям тоже страшно. — Бахус наморщил лоб, припоминая. — Я слыхал, как они говорили, что он с каждым днем все сильнее сходит с ума и что они его тоже боятся.
Зазвонил дверной звонок, и я вздрогнула. Натэниел спрыгнул с кухонного столика, где устроился.
— Я пойду открою.
— Сперва проверь, кто там, — велела я.
Он оглянулся. Его лицо ясно выражало, что я ему говорю то, что он и без меня знает. Проведя под моей крышей не один месяц, он знал, что надо проверять.
— Ты раньше просто открывал дверь, — напомнила я.
— Теперь я поумнел, — ответил он и скрылся в гостиной.
И вернулся почти сразу же.
— Там вервольф, который был в «Нарциссе в цепях», тот, которого зовут Зик. — Натэниел несколько побледнел.
У нас с Бобби Ли уже оказались пистолеты в руках. Как я вытаскивала свой — не помню. Я поглядела на заколоченные окна. Дерево — защита несколько лучшая, чем стекло, но зато сквозь него не видно. Противнику проще нас обойти.
— Он один? — спросила я.
— На крыльце он стоит один, — ответил Натэниел, — но это не значит, что больше никого с ним нет. — Глаза у него были чуть больше обычного, когда он добавил: — Ни змей, ни львов я не чую.
У него жилка билась на шее.
— Все будет нормально, Натэниел, — сказала я.
Он кивнул, но, судя по выражению лица, я его не до конца убедила.
В кухню вошел Джил.
— Что случилось? — спросил он.
— Там бандиты, — ответила я.
— Опять? — жалобно произнес он.
— Может быть, тебе безопаснее было бы одному, Джил, — заметила я.
Он кивнул:
— Теперь я это начинаю понимать. — Глаза у него были жалобные.
Я еще раньше принесла в кухню мини-"узи" и зарядила его обоймой из оружейного сейфа. Сейчас я достала его из кухонного ящика и стала выбирать между ним и «браунингом». Звонок зазвонил снова. На этот раз я не вздрогнула. Повесив «узи» на плечо, я поудобнее перехватила рукой «браунинг». Автомат — это оружие на крайний случай. И тот факт, что я даже подумала открывать дверь, держа его при себе, был нехорошим знаком. Если мне для подхода к собственной двери нужно оружие посильнее девятимиллиметрового пистолета, значит, пора смываться из города.
Я выглянула в гостиную, но ничего не увидела, кроме закрытой входной двери. Но я собиралась выглянуть из бокового окна и посмотреть, что там на крыльце. К двери я подошла, держа «браунинг» в двуручной стойке и оставаясь по одну и ту же сторону от двери. Я была готова к стрельбе сквозь дверь. Конечно, в прошлый раз они стреляли и через окна, но шторы были задернуты, и в смысле безопасности мне ничего больше придумать не удавалось.
Я встала у окна на колени, потому что почти все стреляют на уровне головы или груди, а на коленях у меня рост куда меньше. Я чуть отодвинула штору, и что-то шлепнуло снаружи по стеклу. Тут же вскинув пистолет, я отпрыгнула, но ничего больше не произошло. Я стала соображать, что же это могло быть, и решила, что это не ствол. Скорее всего фотография. Снова отодвинув штору, я увидела перед собой поляроидный снимок мужчины, прикованного к стене. Он был гол, покрыт кровавыми царапинами, почти весь залит кровью, да так, что сперва трудно понять, кто это. Постепенно мои глаза разобрались, и я поняла, что это Мика. Тут же я резко села на пол, почти упала. Рука так и не выпустила штору, и штора открылась. Пистолет не смотрел, куда ему положено, а мотался в воздухе, полузабытый. В широкий рот вбит кляп, тонкие черты лица вымазаны кровью и распухли. Длинные волосы сбились на сторону, будто слиплись от крови. Глаза закрыты, и на секунду, которая тянулась вечность, мне показалось, что он мертв. Но что-то в положении висящего на цепях тела говорило, что нет, он жив. Даже на фотографиях в смерти есть неподвижность, которую живым изобразить не удается. А может быть, я просто видела достаточно мертвых тел, чтобы уметь отличать их от живых.